http://www.openspace.ru/article/468

Команда Навального — это те, кто создавал с ним год назад Фонд борьбы с коррупцией, строил с нуля «РосПил», «РосЯму» и «РосВыборы», придумывал вместе с ним ДМП и помогал задержанным. В отличие от блогера, они почти неизвестны широкой публике. Илья Клишин расспросил семерку сотрудников Навального о том, кто они и чем занимаются.

Беседовал Илья Клишин
Фото Юрий Чичков

Владимир Ашурков, 40 лет. Исполнительный директор Фонда борьбы с коррупцией, член оргкомитета партии «Народный альянс»




— Когда вы начали читать блог Алексея Навального?

— Точную дату не помню. Я всю жизнь интересовался политикой и тем, что происходит в демократическом движении. В 2009 году это случилось. Я подписался тогда на ЖЖ Навального, иногда комментировал. И решил написать ему после статьи в «Ведомостях» по поводу IPO «Русала».

— Почему именно тогда?

— Вопросы про корпоративное управление и прозрачность публичных компаний — это то, с чем я имел дело большую часть своей карьеры. Я ему написал и сказал, что на его месте я бы некоторые вещи делал по-другому. Предложил некоторые идеи. Через некоторое время мы встретились и познакомились.

— Зачем вам это было нужно?

— Мне понравился подход Алексея. Он не просто писал о злоупотреблениях, а предпринимал серьезные действия: писал жалобы, обращался в прокуратуру. Кроме того, он подходил к деятельности достаточно прагматически и с определенной долей иронии, что отличает его от многих других политических деятелей. Это качество я очень ценю в людях.

— Алексей в жизни сильно отличался от Алексея в блоге?

— Когда я читал блог, я думал, что у Алексея есть серьезная команда, которая с ним работает. И мне было довольно удивительно узнать, что у него всего лишь небольшая адвокатская практика с двумя-тремя юристами. С такими небольшими ресурсами он смог заниматься такими сложными вопросами.

— Вы тогда имели какое-то отношение к политической тусовке?

— Только пассивно. Я поглощал много информации. До того, как я познакомился с Алексеем, никто из публичных фигур не возбуждал у меня желания им помогать. Я просто следил за всеми новостями, у меня, может быть, и возникало желание вступить в партию, но ничем конкретным это не заканчивалось. На тот момент мне нравились «Яблоко» и СПС.

— Что изменилось после вашего прихода к Алексею?

— Мы начали работать с конкретными случаями и над разработкой оргструктуры нашей команды по борьбе с коррупцией.

— Можно сказать, вы, проработав последние несколько в «Альфа-Групп», отказались от карьеры топ-менеджера ради Навального?

— Не было момента выбора или решения как такового. Это все начиналось довольно невинно. Есть гражданский активист, которому я помогаю в частном порядке, и это никак не затрагивает мою рабочую деятельность. Два года это продолжалось, а потом, в начале этого года, мое руководство решило, что все-таки существует определенный риск в связи с моим пребыванием в компании, и мне пришлось покинуть «Альфа-групп». Это было не мое решение. Я бы с удовольствием продолжал совмещать эти две работы.

— Если у вас появится снова возможность совмещать работу в Фонде и большой корпорации, вы согласитесь?

— Это непростой вопрос. Наверное, разумная позиция – рассматривать предложения, если они будут поступать, но все же на данный момент я посвящаю большую часть времени работе в Фонде, а также созданию партии «Народный альянс». Плюс, если я буду избран в Координационный совет, это тоже будет занимать много времени.

— У вас есть собственные политические амбиции?

— Да, конечно: каждый человек сам за себя. Мне не нравятся те политические репрессии, которые сейчас происходят в нашей стране. Я хочу все это изменить, и моя работа в Фонде, создание партии и выборы в КС — все нацелено на эти изменения.

— А какие, на ваш взгляд, реформы можно было бы провести уже сегодня, чтобы стало лучше?

— Реформа управления государственными предприятиями. Мы написали с Алексеем статью для Harvard Business Review об этом. Есть еще моя статья в «Ведомостях» о том же. Это одна из реформ, которая могла бы быстро дать результат, чтобы заменить существующую структуру назначения менеджмента в крупных компаниях на более профессиональную с привлечением независимых советов директоров. Это привело бы к увеличению доходов бюджета на миллиарды долларов.

— Когда ваша партия должна быть зарегистрирована?

— Есть формальные требования, которые нам надо выполнить; это небыстрый процесс. Надеюсь, что следующей весной мы его завершим.

— Сколько времени занимает у вас работа в Фонде?

— Где-то половину времени я занимаюсь делами Фонда. Помощью с конкретным проектам: привлечением доноров и пожертвований для финансирования, вопросами административного и финансового характера.

— Как вы считаете, вы остаетесь в тени Навального?

— Мы одна команда и работаем над достижением общих целей. Я даже удивлен, что стал такой публичной фигурой и ко мне часто обращаются.

— А вы хотите быть публичной фигурой?

— Чтобы добиться тех целей, которые я перед собой ставлю, – да. Я понимаю риск, который связан с такой публичностью, но я не вижу возможности их избежать. Конечно, мне бы хотелось по максимуму оградить своих близких от негативного влияния, которое может иметь политическая деятельность в нашей стране. Поэтому я принял решение, что я о своих близких и личной жизни не говорю публично.

— У вас вообще остается время на отдых?

— Мой стиль жизни не очень изменился. Есть время на занятие спортом и общение с друзьями. Я люблю плавание и бокс. На неделю в год стараюсь выезжать покататься на лыжах.


Любовь Соболь, 25 лет. Юрист проекта «РосПил»



— Как вы попали к Навальному?

— В начале 2011 года Алексей опубликовал пост о том, что он хочет создать проект «РосПил», который будет заниматься госзакупками, и для этого нужны юристы и деньги — млн рублей. Еще шел сбор денег, когда я написала ему, что хочу работать у него.

— Что он ответил?

— Написал: «Отлично. Скоро выложу требования». Выложил, я их выполнила, написала первую жалобу по закупке, она оказалось успешной, и меня взяли. Я была первым юристом «РосПила». Сейчас их пять, и шестой — координатор. Это считая региональное отделение по Уралу.

— Про Навального когда впервые услышали?

— Его блог я начала читать за год, наверное, до того, как пришла на работу в Фонд. Я о нем и до этого слышала: он приходил к нам на юрфак (МГУ. – И.К.) читать спецкурс о госкорпорациях на одном семинаре. Его пригласил один преподаватель рассказать про нарушения прав миноритарных акционеров.

— Политикой до «РосПила» интересовались?

— Да. Я несколько раз была наблюдателем на выборах, следила за новостями и политической жизнью страны.

— Работали где-то еще до этого?

— Непосредственно до работы у Навального я училась. Пришла в проект в марте прошлого года, еще будучи на пятом курсе. В июне окончила университет. До этого еще недолго работала в Пресненском суде секретарем судебных заседаний и выполняла там функции помощника судьи. Посмотрела на все эти процессы изнутри.

— И как?

— Ужасно. Я поняла, что не вернусь в эту систему, пока она не изменится. Сейчас там нет места людям с моими ценностями и взглядами на жизнь.

— Почему?

— Это коррупционная система. Если дело касается политики, например, если на одной из сторон находятся власти Москвы, решение всегда будет ангажированными. Честный человек в этой системе развиваться не может: надо идти на сделки со своей совестью, на многое закрывать глаза.

— Что будет с судьей, который будет принимать самостоятельные решения?

— Во-первых, надо нравиться Ольге Егоровой, главе Мосгорсуда. Самостоятельные люди там не задерживаются и уходят. Отяжелить работу судье очень легко. Например, просто затерроризировать адскими делами, которые он не успеет в срок рассмотреть. Есть много других рычагов давления на неугодных и слишком самостоятельных.

— Как это изменить?

— Во-первых, нужна сменяемость власти. Ольга Егорова очень давно заправляет всем. Сейчас Лебедеву председатель Верховного суда. – И.К.) продлили полномочия, сделав их практически пожизненными. Вообще вся наша власть очень сильно деградировала именно из-за несменяемости.

— Тогда есть ли смысл подавать иски в такие суды?

— Есть. В любом случае надо наращивать активность общества. Предприниматели, работающие в сфере госзакупок, настроены скептически по отношению к российским судам. Многие просто не хотят портить отношения. Говорят, что им с госструктурами еще работать вместе. Но, думаю, если бы крупные компании объединялись и чаще совместно отстаивали свои интересы в суде, можно было бы переломить ситуацию и эффективно бороться против коррупционеров.

— Сейчас недостаточно исков?

— Наоборот. Суды сейчас завалены делами, причем пустяшными. Законы написаны криво, и люди судятся за свои права — например, по приватизации квартир военнослужащих сотни однотипных дел. В здоровой системе суды этим не должны заниматься, но у нас так работают законодатели. Часто суды выносят дурацкие решения даже не из-за взяток, а из-за того, что криво все работает. Проблемы, опять же, системного характера.

— Как вы работаете в этих судах?

— Все зависит от процесса. Бывает, замечательно выступаешь, приводищь судебную практику, нормы закона. Все логично, и даже не понимаешь, как суд может в данном случае отказать. Но суд все равно выносит решение в пользу чиновников. Так работает система сейчас. Иногда заранее знаешь, что решение будет не в твою пользу, – еще до входа в зал заседаний.

— Не кажется тогда, что все это бесполезно?

— Другого выбора нет. Либо ты борешься, либо не борешься.

— И часто удается выигрывать?

— В суде в первый раз за полтора года я выиграла несколько дней назад. Попался очень хороший состав судей арбитражного апелляционного суда, рассмотревших вопрос по справедливости и закону. Но еще десятки других дел тянутся. Чаще удается пресекать нарушения через антимонопольную службу – там у нас статистика лучше, конечно. Почти все, что мы пишем и подаем в ФАС, признается обоснованным, и заявления удовлетворяют. Но это за исключением тех случаев, когда есть политическая составляющая — например, администрация президента с другой стороны. Там ФАС оказывается на стороне чиновников.

— А вы можете назвать свою деятельность политической?

— Мы каждый день боремся против коррупции, добиваясь в конечном счете смены политического режима. Потому что в России это полностью взаимосвязанные вещи: коррупция, превышение своих полномочий чиновниками, воровство бюджета и наших голосов на выборах, например. Одно обеспечивает другое.

— Вы идете в Координационный совет оппозиции. Зачем?

— Потому что я привыкла действовать по принципу «кто, если не я?». Если хочешь перемен, чтобы что-то развивалось, в том числе оппозиционное движение, надо прилагать к этому все свои усилия, а не ждать, пока кто-то за тебя это сделает. Я хочу попробовать. Думаю, из этого может что-то получиться.

— Чем будете заниматься в случае победы?

— Трудно сейчас сказать, чем конкретно будет заниматься КС. В любом случае, в Координационном совете я планирую продолжить заниматься антикоррупционной деятельностью. Для меня важно давить на эту власть в том числе с помощью юридических механизмов.

— Это давление работает?

— Да. Когда я пришла в «РосПил», система госзакупок, связанная с расходом бюджета, была другой. Сейчас она меняется, нарушений стало меньше. Это происходит, конечно, в том числе и из-за привлечения общественного внимания. Но юридические механизмы давления тоже работают. Своим примером в проекте мы пытаемся показать, как общество должно контролировать чиновников.

— А что могло бы вас заставить отказаться? Вы боитесь?

— Нет, мне не страшно. По-настоящему я боюсь только одного: что все останется по-прежнему. Вот если бы у нас была нормальная власть и нормальные суды, я бы, может быть, мужу борщ варила или преподавала в вузе. Но сейчас я прекрасно понимаю: если хочешь перемен – надо не бояться, а делать.


Анна Ведута, 23 года. Пресс-секретарь Алексея Навального и Фонда борьбы с коррупцией



— Как ты стала пресс-секретарем Навального?

— 6 февраля Алексей разместил в блоге пост, что ему нужен пресс-секретарь. И уже через неделю, в следующий понедельник, я вышла работать. Процедура была простая и прозрачная — на указанный имейл надо было выслать резюме и эссе, я это и сделала. Было ощущение, что решение я принимаю именно на этом этапе, а дальнейшее – предрешено. Позвонил человек, профессиональный «эйчарщик», который на аутсорсе помогал, предложил встретиться. Мы с ним поговорили, и он мне сказал: «Я обещаю, что устрою встречу с Навальным. Я считаю, что это ваше место».

— И что спросил Навальный?

— Ну я, вообще, была шокирована. Боже мой, живой Навальный! А он стал спрашивать, чем я занималась раньше, что, например, делала в «Апостол Медиа Групп» (рекламное агентство Тины Канделаки. – И.К.) — есть и такая деталь в моей биографии. Мы поговорили где-то час. Он золотых гор не обещал, честно сказал, что будет тяжело с графиком, что всякие неприятные люди смогут мной интересоваться. Потом сказал: «Добро пожаловать в ад. Я даю твой телефон журналистам». И с понедельника я вышла.

— А, действительно, где ты работала до этого?

— Перед выходом в Фонд стажировалась в отделе политики «Коммерсанта» у Глеба Черкасова, параллельно работала одной из помощниц президента компании АФК «Система». У него их шесть штук, и работали мы посменно, поэтому оставалось много свободного времени — я еще успевала в вечернюю аспирантуру МГУ. В университетские времена работала в основном в бизнес-структурах — ивент-менеджером и пиарщиком. В «Апостол Медиа» – главным редактором сайта.

— И вскоре после выхода на работу тебя пригласили в Оксфорд, так?

— Да, я еще осенью прошлого года, до начала всех протестов, подала документы в три британских вуза: Кембридж, Оксфорд, LSE. Понимала, что, скорее всего, в один из них пройду, но без стипендии бы не поехала – для меня это неподъемно. Хотела заниматься политической культурой, тем же, чем я занималась тут, на факультете политологии МГУ. И вот весной, когда я уже работала в Фонде, получила письмо: принял Оксфорд, дали полную стипендию. Я захожу в кабинет к Алексею и говорю: «У меня трагедия. Вы не поверите, но меня приняли в Оксфорд и дали полную стипендию».

— Почему ты решила остаться?

— У нас состоялся интересный разговор. Алексей никогда никому не будет говорить «сделай то или сделай это». Как начальник он именно советует, никогда не указывает. Он и посоветовал разобраться в себе, понять, как я хочу строить свою жизнь. Предложил не спешить с решением. В общем, я подумала и решила, что это не последний университет в моей жизни.

— Тяжело далась работа сначала?

— Метеорологически в Москве февраль и март — самое тяжелое время. А я их почти не помню. Приходила к десяти, уходила после одиннадцати. Или уходила домой и продолжала работать оттуда. Постоянно звонил телефон, приходили письма. Пришлось осваиваться в твиттере, которым я до этого не пользовалась, со всеми его мемами. Поток информации был дикий. В день президентских «выборов» в штабе «Росвыборов» я, кажется, с тысячей человек поговорила. В конце дня уже ни с кем не могла – просто молча смотрела на стену.

— Как тебя восприняла журналистская тусовка?

— Люди оказались куда более дружелюбными и открытыми, чем я ожидала. Я завела несколько настоящих друзей за это время. Я была новенькая, и много журналистов помогали мне советами.

— Сама что-то делала, что установить новые контакты?

— Поначалу я понимала, что в «Жан-Жак» надо походить. Зайду, пожалуй, в пятницу туда и в «Маяк», посмотрю на этих людей, с которым всю неделю по телефону говорила. Интересно, как вообще живет это сообщество. Поначалу меня это затянуло, а сейчас уже не хожу – старость, наверное.

— Какое пока что самое яркое впечатление за все время работы?

— Самое яркое было пятого марта на Пушкинской площади. Казалось, что Москва была на военном положении – разве что танки не стояли у Кремля. В какой-то момент у этого фонтана все стали собираться, меня случайно ударили коленкой о мраморный бордюр — боевой шрам до сих пор остался. Алексей тогда махнул «уходи!». Меня отпихнули, я встретила Олю Кузьменкову, журналистку «Газеты.ру», и мы пошли в стеклянное здание «Известий». Персонал говорил, что ресторан закрыт, но все продолжали стоять и смотреть сквозь стекла, как бежал ОМОН. Второй или третий наряд. Черные каски – как тараканы. Весна. Темно. Они все стягиваются, начинается кишение. Я боялась, что их сейчас будут убивать, при этом совершенно спокойно отвечала на все звонки, докладывала ситуацию. Когда Алексея ночью отпустили, я уехала домой, и уже там меня догнали эмоции. Меня всю трясло, болела раненая коленка.

— Каким ты видишь свое будущее?

— У Сомерсета Моэма в книге «Бремя страстей человеческих» есть красивый образ. Старый коврик как смысл жизни. Есть прямые стежки: родился, женился, умер. А есть витиеватый узор — после каждого шага открывается миллион новых возможностей. Я не строю линейных планов.

— Какие у тебя еще любимые книги?

— Очень люблю «В круге первом» Солженицына, у Толстого «Крейцерову сонату» и «Воскресение». Раннего Достоевского — «Бедные люди» и «Записки из подполья». «Приглашение на казнь» Набокова. «Дивный новый мир» Хаксли. Люблю стихи Блока и Ахматовой. Особенно Ахматовой — меня назвали в ее честь. Я тоже Анна Андреевна и тоже родилась в 89-м году, но на сто лет позже.


Федор Езеев, 34 года. Координатор проекта «РосЯма»



— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Координацией проекта «РосЯма». Отвечаю тем, кто задает вопросы. По их мотивам придумываю, как сделать сайт лучше, чтобы эти задачи можно было очевидно решать.

— Как появился проект?

— История давняя. Есть такой комитет по защите прав автолюбителей. Они году так в 2005-м придумали всю эту конструкцию — соединить ГОСТ с Административным кодексом. Если написать о яме заявление, то все должно случиться. Рассказали тогда сотрудникам ГИБДД, для них это было новостью. Притом что ГОСТ действовал с 1994 года. Я за всем этим тогда следил, мне это было интересно, хотя политикой не увлекался и на митинги не ходил.

— И как эта идея попала в политическое поле?

— Ее не было в политическом поле. Пару лет она лежала в полузабытом состоянии. Кто-то пытался готовить всероссийский проект «Дорога по ГОСТу», но ничего не было. Да, в общем, и сейчас. «РосЯма» — не совсем политический проект. Ее цель — рост правового сознания граждан. Мы используем существующий закон, чтобы делать жизнь конкретных граждан лучше.

— А как о ней узнал Алексей?

— Я узнал о существовании Навального в 2010 году. Тогда я работал руководителем IT-отдела в торговой фирме. А он на федеральном уровне активно «троллил» ВТБ, требовал протоколы советов директоров разных компаний. Я подумал, что было бы здорово познакомиться, помочь ему чем-то. Взял дорогу у своего дома в Красногорске — вся в ямах и выбоинах — и по шаблону «Дороги по ГОСТу» написал запрос. Получил ответ, который меня не устроил. Написал второе письмо. В итоге дождался ремонта и эту историю описал у себя в блоге со сканами ответов. Послал ссылку Алексею. Ему идея очень понравилась.

— Что было дальше?

— Навальный написал у себя в журнале. К нему прибежали программисты, которые стали присылать идеи, что и как сделать. Но выхлопа так и не получилось. В итоге Алексей свои деньги заплатил студии «Гринсайт», и они запустили в мае 2011 года сайт.

— Вы сразу им занялись?

— Нет, я оставался на старой работе и потихоньку ковырял дороги у себя в городе. Изначально проектом занимался Дмитрий Волов, юрист, который давно работает с Алексеем. Но проект оказался настолько популярным, что через полтора месяца им обоим стало понятно, что нужен отдельный человек. Тогда вспомнили меня, почитали мой ЖЖ, где продолжал «троллить» местные ГИБДД и администрации, и пригласили в офис. С тех пор и координирую проект.

— Какое Алексей произвел на вас впечатление?

— Перед знакомством была настороженность: кто за ним стоит и все такое. Я понимал абсурдность таких заявлений, но хотелось посмотреть человеку в глаза, насколько искренне он делает то, что делает.

— Реализация идеи вам тогда понравилась?

— Изначально я скептически относился к идее создания сайта, где люди будут ставить точки на карте. Мне было непонятно, зачем, но Алексей ответил на этот вопрос. Ты ставишь точку на карте, и сайт определяет, в какой ГИБДД отправить заявление и создает его текст автоматически.

— Как можно оценить популярность «РосЯмы»?

— Сейчас на сайте зарегистрировано более 20 тысяч человек. Они подали более семи тысяч заявлений. Из отмеченных ям четверть отремонтированы, при этом надо понимать, что статистика идет в сторону уменьшения. Многие забывают потом указать, что яму заделали. По отправленным заявлениям статистика еще больше — 50%.

— А на каком основании могут не ремонтировать?

— Иногда ГИБДД приезжает и говорит, что яма соответствует ГОСТу. Там же прописано, что она должна быть 60 на 15 см, и глубина 5 см, и хотя бы один параметр должен быть больше. Еще у них любимые отписки — сказать, что яма на дворовой территории или в придомовом участке, то есть в коллективной собственности жильцов, и поэтому они якобы не должны этим заниматься. В обоих случаях это не так. Мне все равно, чья это дорога и кто конкретно сейчас ее ремонтирует.

— Трудно с ГИБДД?

— На самом деле именно ГИБДД за редкими исключениями нормально отрабатывают: выписывают предписания и возбуждают административные дела. Спотыкается все в конечных исполнителей — то есть в местную администрацию, особенно в небольших городах. В принципе, их можно понять. Наш Бюджетный кодекс денег муниципалитетам почти не оставляет.

— Вам нужно больше активистов в «РосЯму»?

— На деле не нужно, чтобы миллионы писали заявления. 20–50 тысяч активистов, равномерно размазанных по всей стране, достаточно для того, чтобы система начала меняться. Есть сотрудник ГИБДД, который выезжает на ямы; есть мэр города, который думает, на что потратить скудный бюджет, — и все эти люди еще три года назад не слышали вот этого мнения, что дороги плохие. Сейчас это мнение миллионов доходит до них в виде тысяч заявлений. Думаю, нужно постепенное наращивание.

— Кто ваши активисты?

— Представьте себе, живет человек в Таганроге, Пензе, Курске. Делает что-то, ковыряется. И ему кажется, что вокруг никого нет, больше никому это не интересно. А через «РосЯму» он узнает, что он не один, что он в команде. Это мотивирует. У нас есть активист в Курске, который отметил более 1000 ям. Из них было ремонтировано за год больше 400.

— Как вы относитесь к теории малых дел?

— Хорошо. Конечно, любая политика малых дел должна развиваться во что-то большее. Так человек приобретает общественное влияние. Но если человеку хочется оставаться на этом уровне, почему бы нет? Все лучше, чем пить пиво и смотреть телевизор.

— А вы зачем идете на выборы в Координационный совет?

— История этих выборов — само по себе дело, которое показывает оргподготовленность людей из оппозиции. И первая моя задача — своим участием поддержать эту идею. Также мне очень хочется, чтобы в оппозиции появилась группа людей, которые действительно представляли всех тех, кто приходит на митинги.

— Вы могли бы стать чиновником? После, скажем, смены власти.

— Я бы попробовал. Фактически нынешняя конструкция «РосЯмы» повторяет структуру какого-нибудь федерального агентства. Мы тоже находимся на оплате у граждан.

— Есть какой-то опыт взаимодействия с действующей властью?

— Вообще мы открыты к интеграции с любой стороны. Например, сейчас заканчиваем процесс интеграции «РосЯмы» с электронной приемной правительства Москвы. У них очень прогрессивный IT-департамент. К нам пришли конкретные люди, которые хотят ездить по ровным дорогам. Ведь хорошие дороги нужны при любом социальном строе.

— Продолжаете сами до сих пор искать ямы?

— Да, иногда с детьми катаемся на велосипедах по Красногорску и фотографируем ямы.


Сергей Власов, 32 года. Координатор проект «РосУзник»



— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Сейчас на 90% штаб помощи задержанным «Росузник» — это «болотное дело». Мы защищаем почти половину арестованных и стараемся координировать защиту остальных. Недавно при нашей поддержке состоялась встреча большинства адвокатов, которые защищают «узников Болотной». Они узнали, что происходит по соседним делам, обменялись мнениями, каким образом стоит выстраивать защиту.

— Как вы структурно относитесь к Фонду по борьбе с коррупцией?

— Это не часть фонда. Я не получаю зарплату и бывают в офисе раз в несколько месяцев. «РосУзник» — это идея Навального, которая в дальнейшем воплощалась мною при некоторой финансовой поддержке Алексея — на хостинг, на программиста.

— Как зародилась эта идея?

— Все началось, когда после митинга на Чистых прудах 5 декабря я вышел из «Макдоналдса» с чаем, прошел метров двадцать и был задержан полицией. Просто схватили после того, как на меня показал какой-то полковник в папахе. После этого попал в ОВД, провел там трое суток, и к нам не приезжал ни один адвокат. Не было никакого центра, которые бы определял, где есть проблемы. Потом мы были на суде и видели, как десятками освобождали людей, а другие получали 10–15 суток. Я тоже получил 10 суток и попал в спецприемник.

— И как там?

— В спецприемнике понравилось. Там было человек девяносто наших, включая Навального, и человек пятнадцать обычных. Никаких эмоций, ничего страшного. Понимал, что не убьют. Если честно, я думал, что я высплюсь. Я менеджер в строительной фирме, и у меня график работы с 8 утра. Но выспаться не удавалось. Разговаривали допоздна, пока не отрубались. Подавляющее большинство людей в камере были с высшим образованием, студенты старших курсов, руководители компаний, режиссер, программист, дельтапланерист. Организовали чтение лекций.

— Как Навальный себя вел в камере?

— Он много чего организовывал в камере. Например, принцип, что каждый курит только у окошка. Порядок он достаточно быстро навел. У меня и раньше к нему было нормальное отношение. Каким я представлял его себе, таким он и оказался. Он не хочет казаться лучше. Нельзя все же целую неделю строить из себя того, кем ты не являешься.

— В какой момент был придуман «РосУзник»?

— Идея «РосУзника» появилась в камере вместе с другими — «РосВыборами» и проекта «РосМафия», который так и не развился. Его идея состояла в том, чтобы собрать всю информацию о представителях судебной и правоохранительной системы — условный список Магнитского. Просто тогда все были обижены.

— И сразу идея была вот такой, как сейчас?

— Нет, когда я стал координатором проекта в январе, изначально собирался устроить его по-другому — как социальную сеть, в которой можно зарегистрироваться как волонтер, юрист, журналист, и, в зависимости от того, что ты готов делать, получать информацию. И когда все уже было готово, – а это достаточно сложный сайт, – случилось 6 мая. И оно разрушило все предыдущие планы.

— Пришлось все придумывать на ходу?

— Да, команда из пяти человек появилась тогда же в мае. Рано утром 7 мая мы встретились в Жорой Албуровым и Максимом Кацем – он как-то договорился с Жорой – и еще несколькими людьми. Люба Соболь помогала. Юля Сазонова приезжала тоже.

— Где вы брали первых юристов?

— Первым адвокатом «РосУзника» стал тот человек, которого мне в свое время прислал на апелляцию мой друг. Я видел, что он классно это делает. Плюс мы начали сбор денег, в основном через твиттер, — собрали 700 тысяч за несколько недель. Цена договорная. Гонорар по административке — 10 тысяч рублей за работу до трех часов, если четыре — то 12, если больше четырех — то 15 тысяч.

— Как сначала искали людей?

— Опять же через твиттер. По ключевым словам «задержания», «винтаж» и так далее. Потом некоторые волонтеры просто ездили за автозаками и отслеживали перемещения задержанных. Использовали телефон. В первые две недели легче было работать по административным задержаниям, чем сейчас, когда сотрудники ОВД практически не идут на контакт.

— Огромные штрафы что-то изменили?

— Да, раньше всегда старались написать 19.3, неповиновение сотрудникам полиции, за это штраф от 500 до 1000 рублей был или до 15 суток, а статью 20.2, за которую просто от 500 до 1000 рублей, раньше использовали, когда много народу, чтобы отделаться. Сейчас 19.3 дают очень редко и когда кто-то действительно идет на конфликт с полицией. И очень много стало статьи 20.2 для обычных активистов — от 10 до 20 тысяч. 10 тысяч — нижняя граница.

— А «РосУзник» не будет собирать деньги для выплат этих штрафов?

— Я видел инициативы, когда человек просил собрать ему на штраф. Но «РосУзник» не должен этим заниматься, потому что тогда нарочно будут больше давать, чтобы обнулялись такие кошельки.

— Трудно совмещать с основной работой?

— Нетрудно, потому что у нас в Москве пять человек, и мы трудоемкие функции распределяем. Когда активность маленькая, я в день трачу меньше часа. Когда что-то происходит, бывает и по три-четыре часа. Ну и на работе я не афиширую то, чем я занимаюсь. Несколько человек знает. Шеф не знает фамилию Навального. Как-то беседовали, и он, решив подколоть меня, спросил: «Ну как там твой Панфилов поживает?». Я долго не мог понять, чего он от меня хочет. Настолько он далек от протестной активности.

— Зачем вы в конечном счете все это делаете?

— Я довольно впечатлительный человек. Сам же прошел всю эту систему, хотя и не в таких масштабах как по «болотному делу», конечно. Вижу то, что сейчас происходит, читаю письмо из СИЗО и понимаю, что никак нельзя бросить. Это было бы предательство. Или вот каждый месяц нам пишет бабушка: мол, получила пенсию, отправила вам тысячу рублей. И я понимаю, что такое для нее эта тысяча рублей.

— Семья вас поддерживает?

— Жена переживала и переживает. Детям (у меня трое мальчиков) я ничего об этом не рассказывал. Не тот возраст. Когда я сел на 10 суток, для них это была командировка. А не так давно они увидели в «Большом городе» материал Светланы Рейтер, где были фотографии моего задержания. Теперь вот знают.


Георгий Албуров, 22 года. Координатор проектов «Добрая машина правды» и «РосВыборы»



— Чем вы занимаетесь сейчас?

— ДМП совместно с Владом Нагановым и «РосВыборами». «РосВыборы» активно работали на президентских выборах, и сейчас мы активизируемся на выборах в Химках.

— Когда вы впервые услышали о Навальном?

— Он незаметно вошел в мою жизнь. Впервые я с ним развиртуалился на «Антиселигере» прошлым летом. До этого за пару месяцев я провел в ЖЖ небольшое расследование про то, как нашисты накручивали свои посты. В то время занимался программированием и сделал небольшой скриптик, который фиксировал число голосов за пост. Пост сколько-то провисел в топе, и на него обратил внимание Алексей. Ретвитнул его. И когда я знакомился с Алексеем, он сказал: «А, ты тот чувак, который это сделал».

— Вы чем тогда занимались?

— У меня была небольшая своя фирма, где работал я один. Юрлицо просто. Создание и продвижение сайтов. Еще учился – до сих пор учусь.

— Что было дальше?

— Прошло какое-то время и был суд «Владлен Степанов против Алексея Навального». Все это было связано с делом Магнитского. Было пять судебных заседаний, которые долго длились вплоть до поздней осени. На одном из последних заседаний я подошел к Алексею и предложил на выборах в Думу организовывать наблюдателей. В тот момент мы уже друг друга узнавали. Идея ему понравилась, но мы так и не запустились, потому что у него не было времени. В итоге на выборах я помогал «РосАгиту» и участвовал в «Антикарусели» 4 декабря.

— А в Фонд ты когда попал?

— Уже в конце декабря прошлого года Алексей мне позвонил. Я был в Уфе, и по местному времени было два часа ночи. Сначала я удивился, когда на телефоне отобразилось «Навальный». Алексей предложил мне делать проект по наблюдению за мартовскими выборами — «РосВыборы». И вот с 1 января я работаю с ним.

— Как ты делал этот проект?

— У нас было мало времени, поэтому работали интуитивно. В итоге записались 17 тысяч наблюдателей, притом что ставили планку в 20 тысяч. Чуть-чуть не добрали. В целом, считаю, проект оправдал поставленные задачи. Удалось мобилизовать большое количество людей. Они увидели, как по беспределу выгоняют, как вбрасывают, организовывают карусели. Кампания в Химках — следующий большой проект «РосВыборов». Сейчас смысл есть пускать основные силы именно на них. Пока другого интересного мы не видим.

— Чем будут заниматься «РосВыборы» после Химок?

— Впереди ряд важных выборов, в том числе в Москве. Химки очень важны в этом смысле. Это крупный подмосковный город, где оппозиционный кандидат может победить и создать таким образом прецедент перед московскими выборами. Очень важно показать, что победа оппозиции возможна и на нечестные выборах, что можно собраться с силами и задушить эту гадину.

— Вы сами идете в Координационный совет оппозиции. Зачем?

— Потому что это новый этап в жизни российской оппозиции – когда лидеры будут избираться. Это фильтр, который позволит новым активистам прийти в политику и уберет старых лидеров. Лично для меня это возможность заниматься реальными делами. Я видел трансляции оргкомитета, там часами обсуждают ненужные вещи, например, списки выступающих.

— В чем состоит ваша программа?

— В двух словах — организация массовых акций и помощь политзаключенным. Должна быть комиссия при КС по политзаключенным, которая будет заниматься определением этого статуса. Для этого им надо будет предоставить все документы и материалы уголовного дела.

— О ДМП впервые было объявлено 5 марта на Пушкинской площади. Вы знали об этом заранее?

— Идея, похоже, родилась совсем незадолго до митинга. Перед митингом был интересный момент: мы все в офисе собрались уже, и Алексей зашел минут на 15 в кабинет. И мы поняли, что он обдумывает речь.

— Он никогда их на вас не тестирует?

— Нет, у него нет заготовок. Например, на последнем митинге 15 сентября он хотел посвятить основную часть речи выборам в Координационный совет, а в итоге про КС вообще не сказал.

— Откуда взялся этот термин?

— Думаю, термин родился спонтанно на сцене. Просто Алексей предложил построить нашу машину пропаганды, добрую, чтобы каждый человек при слове «Путин» вспоминал слово «вор».

— Какие, кстати, настроения царили в Фонде после президентских выборов?

— В Фонде царила рабочая атмосфера. Разочарованием там и не пахло. Тогда мы решили, что надо делать инвентаризацию ресурсов. Грубо говоря, сделать сайт, где мы бы могли записать людей, которые готовы чем-то заниматься. После его запуска на нем зарегистрировалась примерно 80 тысяч человек.

— Что сейчас с ним интересного происходит?

— Идет разработка мобильного приложения. На каждый айфон будет приходить уведомление: покажите видео бабушке, скачайте листовку, пожертвуйте 500 рублей и так далее.

— А как создаются листовки ДМП?

— Это происходит следующим образом. Алексей диктует какой-то текст, который он сам придумал или в твиттере подсказали. Затем мы пишем полный текст. Делаем сайт и запускаем.

— Какая конечная цель ДМП?

— Падение рейтинга Путина и честные выборы. Наша деятельность — это марафон. Перед нами встают постоянно новые задачи.

— Чем занимаетесь в свободное время?

— Смотрю сериалы — Breaking Bad, South Park, Futurama, House M.D. Играем с друзьями в настольные игры вроде «Монополии» или «Колонизаторов». Книги читаю — больше люблю нехудожественные, что-нибудь по нефтедобыче или, например, об эволюции. В отпуск все собираюсь — давно мечтаю поехать в Грузию.


Владислав Наганов, 28 лет, координатор проекта «Добрая машина правды»



— Когда вы познакомились с Алексеем?

— В январе этого года, сразу после моего поста в ЖЖ, посвященного обещаниям Путина по тарифам ЖКХ. Пост тогда разошелся и дошел до Алексея. Ему несколько людей кинули ссылку на этот пост, после чего он написал письмо, предложил продолжить. Так и появилась наша подборка про Обещалкина.

— А лично вы когда встретились?

— Сначала только через почту все шло. Впервые встретились уже в марте, после выборов Обещалкина. 5 марта я услышал выступление Алексея на Пушкинской площади, его призыв создать «Добрую машину правды». Тогда я написал ему письмо и мы начали эту идею реализовывать. Сейчас мы работаем над этим проектом вдвоем с Георгием Албуровым. А еще десятки тысяч добровольцев нам помогают.

— Какой проект был, на ваш взгляд, самым успешным за историю ДМП?

— Думаю, листовка ЕР про ЖКХ. Сейчас ее требуют признать экстремистской. «Единая Россия» не понимает, что лишь дополнительно раскручивает ее таким образом.

— Почему это раньше не сделали другие? Это же нормальная уличная политика.

— Другие делали, но бессистемно, да и политический климат отличался раньше. Надо также понимать, что Навальный популярней всех в оппозиции, и его инициативы пользуются большей поддержкой. Если бы кто-то другой предложил идею вроде ДМП, его не поддержали бы. Та же Компартия не смогла бы такое сделать, хотя у Компартии наиболее разветвленная структура по всей стране.

— Что вы обычно делаете по работе?

— Анализируем блогосферу, смотрим топ ЖЖ, новости, инфоповоды, ищем, о чем стоит написать. Я долго готовлю свои посты. На хороший пост уходит минимум день. В итоге люди знают, что я зря не напишу. Еще готовим листовки, дизайны.

— Как вы видите перспективы ДМП?

— Мы стремимся сделать так, чтобы работа пошла в автоматическом режиме, чтобы сотни тысяч человек реализовывали каждый день контент за пределами интернета. И чем сильнее режим закручивает гайки, тем легче наша работа.

— Верите, что удастся сменить власть?

— Это сложно, это вопрос нескольких лет. Резкая дестабилизация начнется, когда люди почувствуют влияние второй волны мирового кризиса. У нас повалится бюджет, и нефтегазовых денег нам только на два года хватит.

— Сами для себя что планируете?

— Надеюсь избраться в КС и там помогать консолидировать повестки дня. Все же сорок пять человек; мало ли какие конфликты могут возникнуть.

— Вы боитесь того риска, с которым связана такая деятельность?

— Бояться волков – в лес не ходить. Я не боюсь. Да и, к тому же, у меня нет свободного времени, поэтому в личную жизнь политика не сможет проникнуть.

— Совсем нет? А что вы делаете на досуге?

— Книги люблю почитать и поиграть в компьютерные игры. Вот в Starcraft 2 играл, жаль, забросил. Или вот недавно читал книгу про восстание зомби в Москве.