http://expert.ru/russian_reporter/2013/06/zhila-byila-odna-baba/

Жила-была одна баба
История чеченской девушки, у которой не получилось умереть

http://expert.ru/data/public/410739/410763/expertrusrep_06_043_1_jpg_625x625_q70.jpg
Юлия Вишневецкая

В декабре 2010 года, после того как Кесиру в очередной раз избил муж, родственники привели ее к мулле — многие чеченцы верят: если в семье разлад, в этом виноват вселившийся в женщину джин. Пока мулла читал аяты, изгоняющие джина, Кесира припомнила все обиды и издевательства, через которые ей пришлось пройти, и заплакала. Мулла сказал, что никакого джина в ней нет, но на всякий случай посоветовал лечение — медом и тминным маслом. Вскоре Кесира узнала, что беременна. Ребенок родился уже в Москве, куда ее перевезли правозащитники. Здесь, пока ее дело рассматривали международные организации, она успела рассказать мне свою историю

— У отца было семь детей от первого брака: пять сыновей и две дочери. Первая жена умерла, со второй они развелись. Отец женился в третий раз, на моей матери, и она родила меня, сестру Луизу и младшего брата Абу. Сводные братья и сестры не любили меня, потому что я сильно похожа на свою мать. А они постоянно показывали, что ее не любят.

Когда вторая война началась, отец нас отвез в Ингушетию к своему другу. Родители уехали, и мы остались вчетвером: я, Луиза, Абу и Усман, сводный брат. До этого Усман жил в Кургане — кажется, работал на трамвае водителем. Квартиры своей у него не было, жил то у одной женщины, то у другой — вот так десять лет он там гулял. У него была дочь, 90-го года рождения, в паспорте написано: умерла.

Брат над нами издевался, заставлял стирать каждый день его вещи в холодной воде на улице. Сестре было тринадцать лет, а мне четырнадцать. Из-за этого я заболела, врачи сказали, что у меня был почти что туберкулез.

И все это время — конец октября, ноябрь, начало декабря — он проверял меня: мою реакцию, мое поведение, что я молчаливая такая, не болтушка. Над сестрой он так не издевался: Луиза — она с характером, боевая, могла заткнуть кого угодно. Меня ругала: что ты молчишь и терпишь все время, надо сказать в лицо, нельзя позволять так издеваться над собой.

Мы вшестером с родителями жили в маленькой комнате. Когда родители уехали домой — это было в декабре, — мы спали втроем на одной кровати, я ложилась между младшим братом и сестрой. А Усман отдельно спал, и он, когда все засыпали, дергал меня и говорил: «Вставай». На полу лежал какой-то матрас, я ложилась на него, и он меня домогался. Я лежала и плакала, дрожала вся — ничего не могла сделать.

В начале января ингуши, у которых мы жили, попросили нас съехать, и мы ушли в палаточный лагерь. Там жила моя старшая сестра с семьей: пятеро детей, муж, родственники мужа. У них была отдельная палатка, 40-местная или 20-местная, не помню.

Однажды Усман сестре сказал, что мы пойдем на прежнюю квартиру за банками, возьмем компот, масло. Я отказывалась, а сестра говорит: сегодня ты пойдешь, завтра Луиза, послезавтра Абу. Мы пошли вечером, почти ночь была. Усман сказал мне взять в комнате какие-то вещи, зашел за мной, закрыл дверь на ключ. Я думала, что он будет опять домогаться, как раньше, и все, думала, потерплю, а потом уеду с отцом и постараюсь забыть это как кошмар. Я плакала сильно, толкнула его. А он ударил меня и изнасиловал.

Я была совсем маленькая, такая худая, а он такой амбал, два метра почти ростом. Я пыталась вырваться, но не получалось: он меня за горло держал. Я не кричала, потому что больше боялась не за свою честь, а за честь своего отца, что люди будут говорить про него.

Я ему говорила: «Ты же мне брат. Что ты делаешь? Ты же портишь меня. О чести подумай». А он такие большие глаза сделал и сказал: молчи. Он просто не хотел слышать, что я сестра его, потому что они все ненавидели мою мать.

Три месяца — январь, февраль, март — я жила как в аду с этим «братом». Он часто говорил старшей сестре, что ему надо к дяде пойти и взять с собой меня. Дядя с семьей жил на ферме, у него было много коров, овец. Ферма недалеко — видно было. А по дороге такая длинная яма, и надо было туда спуститься. Каждый раз он меня там насиловал, в этой яме. Он знал, что я никому ничего не скажу. И только один раз мы попали к дяде. Я помню, ела у них манную кашу. Только один раз.

Тогда я не понимала, что это уголовное преступление. Я даже не знаю, предохранялся ли он. Он велел мне закрывать глаза. Я закрывала и плакала.

Я никому не рассказывала об этом, даже отцу. У него тогда случился первый приступ — опухоль головы: он терял память, лежал и не помнил ничего. Из-за этого я не могла ему рассказать, думала, у него будет инфаркт и он умрет из-за меня. И матери тоже не говорила: у нее давление сильно высокое — 200 с чем-то.

Моя тетя, двоюродная сестра матери, приезжала к нам как-то. Она умный человек, все замечает — заметила мой испуганный вид, спрашивает: «Этот брат тебя домогался?» Я заплакала: «Что вы говорите? Никто не домогался, вы о чем вообще?» И выбежала из кухни. Я боялась. А старшей сестре было все равно. Когда ее дочки говорили, что он меня избивает и из носа у меня кровь текла, она говорила: «Молчи, не надо ничего ему говорить».

В конце марта отец приехал к нам в палаточный городок. Я на колени встала, просила, чтобы он меня забрал, сильно плакала. И 3 апреля утром он сказал всем, что заберет меня и мы поедем домой. А Усман кричал на отца, говорил: «Пусть она останется здесь». Отец наорал на него, взял меня за руку, и мы вышли из палатки. Брат за нами.

Потом мы с отцом сели в автобус — я у окна, отец рядом. А Усман в окно стукнул и пальцем показал: выходи. Отец сказал: «Иди узнай, чего он хочет». Я вышла, и он мне говорит: «Если ты слово скажешь отцу, я сперва твою мать убью, потом тебя». Я промолчала и пошла в автобус.

Когда мы приехали, мать дала нам вишневый компот и сказала, что пойдет накормит скотину и чтобы я налила компота отцу и себе. Она вышла, я банку открываю, а отец вдруг как вскочит, как закричит: «Голова! Голова!» Выбежал во двор, присел, потом вернулся на кухню, прилег на диван. Я сидела и плакала. Отец спрашивает: «Почему ты плачешь»? Все нормально, говорю, все хорошо, просто плачу от радости, что вернулась домой.

Потом он спросил: «Вас Усман избивал?» Я молчу. «Все равно я узнаю. Лучше скажи». Я села с ним рядом и говорю: «Не всех. Меня избивал». Отец заплакал и давай его матом ругать. Говорит: «Знай в этой жизни две вещи. Первая: если с позволения Аллаха я выздоровею, вас троих больше никто не тронет. И второе: если я не выздоровею и умру, знайте, что и вы трое тоже умерли».

Весной отца повезли в Курган на лечение, там ему сделали три операции, а через полгода он умер.

Когда после похорон все разъехались, мы опять остались вчетвером с Усманом. И он опять изнасиловал меня, последний раз. В тот день я не стерпела и закричала: «Я расскажу всем!» А он взял меня за горло, прижал к стенке и говорит: «Если скажешь кому, я убью твою мать, а потом тебя». И я сказала: «Нет-нет, я никому не скажу». Он знал мое слабое место.

Вскоре приехал наш зять и рассказал, что в администрации лежит список тех, кто в розыске, и в этом списке Усман. Оказывается, он что-то там натворил в Кургане и сбежал в Чечню. Зять забрал его с собой в Ингушетию. На следующий день пришли военные, русские и чеченцы вместе, искали его. Мать вышла и сказала, что его тут давно не было. Я подбежала было к двери, чтобы сказать, где он, но подумала о матери, заплакала и промолчала: родные обвинили бы ее.

После этого я жила то у бабушки, то в родительском доме. В селе открылось училище. Я сдала экзамены, получила аттестат и подала документы в университет в Грозном. Позвонила в Курган другому брату, Сулейману, самому старшему. Сказала, что хочу учиться. А он: «Если поступишь, я тебе ноги переломаю». Я плакала, умоляла, чтобы он разрешил мне учиться. Просто железные у них сердца, просто железные! «Нет, — говорит, — в Грозный учиться я тебя не отпущу». Мол, там все гулящие, там парень может сделать с девушкой что угодно.

Мать сразу поняла: «Не отпускает?» И пошла к моему двоюродному брату. Он был самый старший в нашем роду, его отец и наш родные братья были. И он сказал: «Если они сами не учились, почему не позволяют учиться другим? Я с ним поговорю. Она может учиться». Позвонил Сулейману, поругал его. Тогда Сулейман мне сказал: «Если ты сделаешь что-то недозволенное, мы тебя сразу убьем». Я говорю: «Из-за меня вы в позоре не будете».

У меня не было никаких связей, поэтому пришлось заплатить тысячу долларов — дедушка с бабушкой дали: тем, кто не платил, сразу ставили за вступительные экзамены двойки. Поступила на исторический.

А на пятом курсе меня украли. С этим парнем я примерно полгода была знакома. Он работал в милиции, в ДПС. Я домой ездила на студенческом автобусе. Эти автобусы в центре стояли. Рядом летние кафешки — мы с подругами там часто сидели, а он заходил с другом и меня заметил. Он говорил, что развелся с женой, — ему тогда 26 было — и хочет жениться на мне. А я отвечала, что приехала учиться, а не замуж выходить. Он говорил: «Хорошо, все будет нормально. Я тебя буду возить на учебу». Я ему отказала. И после этого он с друзьями меня украл.

Помню, была среда, у меня в тот день был экзамен. Я была у тети. Вышла из ее дома, иду по тропинке. Они подъехали, забросили меня в машину и увезли в дом его друга. После этого друг, его сестра и дядя пошли к моим родственникам, сказали: «У нас ваша дочь». Приехали Луиза и моя тетя, спросили, согласна ли я с ним жить. Я сказала, что согласна, и после этого они все сделали — обряды совершили, как положено.

Муж сразу после свадьбы сказал мне, что я нечистая. Я не поняла, спросила: «Что значит нечистая, ты о чем?» Он сказал: «Ну, ты не девственница. Срок тебе месяц, через месяц уйдешь домой. Найди любую причину».

Я хотела как-то оправдаться, говорю: «Как не девственница? У меня же шесть братьев, как я могла так поступить? Я же боюсь братьев». Я не могла сказать, что меня изнасиловали, не хотела позорить свою семью. Он сказал: «Ничего не знаю, только ты не девственница. Через месяц уйдешь к себе домой».

После этого он редко ко мне приходил. Я жила в его доме одна, ночевала одна. Через полмесяца позвонила тете. Она поговорила с ним, сказала: «Дай ей хотя бы еще один месяц». Он согласился. Потом в эту квартиру пришла его жена. Беременная — семь месяцев. Оказывается, он был женат, а она, когда он на мне женился, была в больнице на сохранении. Я же его паспорт не видела, в загсе мы не были.

Она сильно его любила. Мы поговорили, и у меня на душе легче стало, потому что я не знала, какую придумать причину, чтобы уйти домой. Я собрала свои вещи и ушла к дедушке с бабушкой.

Дома узнали через неделю. Началась паника: почему развелась, что такое? Мой дядя, троюродный брат и еще кто-то поехали к его родителям узнать, в чем причина развода. А сестра сказала мне, чтобы я искупалась и помолилась, потому что братья меня убьют.

Я подумала: «Будь что будет. Если они узнают, зачем мне вообще тогда жить?» Я уже была мертвая тогда, сама хотела покончить с собой, несколько раз пыталась — еще до замужества выпила много таблеток, но у меня не получалось.

Потом у большой мечети в Грозном подошла к реке и хотела спрыгнуть. Но один военный подбежал, встал на колени и говорит: «Не надо этого делать, если у тебя есть мать, подумай о матери». Я говорю: «Нет, я хочу умереть». А он силой удерживать меня не может — не должен даже до руки дотрагиваться, — на коленях стоит и говорит: «У меня сегодня дежурство, пожалуйста, не надо прыгать в воду. Меня за это накажут — почему не остановил?» И я: «Хорошо, — говорю. — Хорошо, не буду». И ушла. Потом, после развода, пила уксус, таблетки. Всевышний не хотел — не получалось у меня.

Братьям сказали, что у моего первого мужа была жена, и из-за этого мы развелись. Но на учебу братья меня больше не отпустили. Вообще выходить из дома не разрешали, к дяде с тетей не пускали на соседнюю улицу. С пятого курса меня отчислили. Полтора года я жила взаперти. А потом меня выдали замуж во второй раз.

Со вторым мужем, Джамалом, мы были знакомы еще до первого моего замужества. Он родился и жил на Дальнем Востоке, обычаев наших не знал, по-чеченски не говорил — только в 2007-м или 2008-м приехал в Чечню. Мы с тетей как-то зашли в магазин к его сестре, поговорили, я им понравилась, а когда они узнали, что я развелась с мужем, его сестра пришла к маме и сказала, что они хотели бы меня забрать. Мать сказала, что надо подождать хотя бы три-четыре месяца, потому что сразу не принято. Его сестра каждый день мне звонила, уговаривала выходить за Джамала.

Был еще парень в Науре, хороший такой, тоже хотел на мне жениться. Если б я за него вышла, у меня, наверное, все было бы нормально. Но мать дала слово родным Джамала, и я его нарушить не могла.

Летом 2010-го я вышла за него замуж, он через две недели уехал работать в Москву. Я восстановилась в университете, стала ходить на занятия. Сестре Джамала это не понравилось. Я слышала, как она звонила брату и наговаривала на меня. В декабре муж вернулся, и я забеременела. Тогда у нас начались ссоры, скандалы. Когда я готовилась к занятиям в университете, муж злился и ругался, что я слишком много времени уделяю учебе.

В новогоднюю ночь он избил меня прямо в гостях. Я просила его остаться на праздник дома, ведь это был наш первый совместный Новый год, но муж хотел ехать в гости к своему племяннику. Мы поехали. Я и жена мужнина племянника принарядились, и хотя в доме, кроме моего мужа, мужчин не было (племянник ушел с друзьями), он решил, что я нарядилась не для него. Когда жена племянника и его тетя вышли на улицу смотреть салют и мы с мужем остались одни, он меня избил. Вскоре он опять уехал, а когда весной вернулся, опять начались ссоры и побои.

Больше всего я боялась развестись. Я хотела детей, нормальную, счастливую семью. Я же не виновата, что мне все такие психи попадались! Джамал психовал и избивал меня, говорил, что я никому не нужна — братьям не нужна, ему не нужна. И ребенок ему не нужен.

В конце мая у меня сильно разболелись живот и поясница. Я пошла к врачу, и мне сказали, что надо срочно ложиться в больницу на сохранение. Я сказала мужу, а он спросил: «Что ты хочешь сохранить?» Он не сказал «кого», он сказал «что». Как будто это какая-то вещь. Я обиделась, заплакала. Он перевернул все в доме, даже телефон свой разбил. Сказал: «Пусть будет выкидыш, не нужен мне этот ребенок».

В больнице сдала анализы, а мне говорят: муж тоже должен сдать анализы, мы оба должны лечиться. Я позвонила ему, а он кричит: «Я ничем не болею, я не обязан сдавать никакие анализы. Мы разводимся» — и бросил трубку. Потом он прислал мне эсэмэс: «Ты мне не жена. Езжай к себе домой, живи со своими братьями. Я найду другую жену. Я сказал твоим братьям». И тут же звонит старший брат, кричит: «Ты где сейчас?» Мне стыдно говорить «в роддоме», я говорю: «В больнице». — «Завтра мы приедем».

Считается, что это стыд, если братья приходят в роддом к сестре. Но они все равно пришли, старший и младший, Сулейман и Абу. И женщины, и врачи смеются над ними: чего это они, мол, в роддом заявились? Не могли дождаться, пока ты выйдешь? А старший брат на меня орет: «Это что за дела?! Как он может так звонить брату жены?!» Орет, что я им надоела, что я уже один раз развелась, пришла домой и — опять. Он сказал, что этого терпеть они не будут: «Если ты приедешь домой, сразу же, на второй же день, мы отдадим ребенка отцу. Ты в глаза его не увидишь. А если им не нужен, выбросим, в нашем доме ты его воспитывать не будешь. А что с тобой делать, я знаю».

Я сразу догадалась, что они хотят меня убить. Когда старший брат ушел, младший мне сказал: «Ты слышала, что сказал Сулейман? Так и будет».

Из больницы я поехала к дедушке и бабушке. В двенадцать ночи муж прислал мне эсэмэс: «Я поменял замок». Потом братья опять забрали меня в свой дом и не выпускали: «Все, ты будешь сидеть дома, пока не родишь». Я позвонила родственнице и рассказала обо всем, она написала заявление в муфтият. Вскоре меня, мужа и братьев туда вызвали.

Там я сказала, что и братья меня отвергли, и муж мне не дает жить. Я просто не знаю, что мне делать. Я хочу, чтобы меня оставили в покое у дедушки и бабушки. И муллы мне говорят: «Наши обычаи этого не позволяют». На самом деле наоборот: по мусульманскому закону до семи лет ребенка оставляют с матерью. В Коране так и написано: ребенка ставить перед выбором в семь лет. Я спрашиваю: «А почему вы не говорите то, что написано в Коране?» А мне отвечают: «Наши обычаи, традиции этого не позволяют. Того, чего ты хочешь, не будет. Тебе лучше жить с мужем». И все.

Муж говорил, что я его не слушаюсь, что я плохая жена. Муллы ему сказали, что нельзя бить жену, особенно беременную: «Ты должен кормить ее, одевать ее, обувать, ухаживать за ней». Потом заместитель муфтия вышел и сказал моим братьям, что конфликт между нами улажен и что они могут ехать домой.

Когда мы с мужем пришли домой, он взбесился, стал кричать на меня, как будто это я придумала: «Они считают меня лохом — я обязан кормить, одевать и обувать жену? Я этого не должен!» Он кричал на меня и бил. И опять сказал, что я ему не жена. Муж должен сказать это три раза, тогда по мусульманским правилам считается, что муж и жена развелись. В мае он избил меня и в первый раз сказал: «Ты мне не жена, живи со своими братьями». После, когда я была в больнице, он написал это в эсэмэс — это уже второй раз. И вот теперь в третий. Так что по мусульманским законам он мне уже не муж.

Одна моя подруга уговорила его отпустить меня с ней в университет якобы по поводу диплома. А вместо этого отвела меня в правительственную комиссию по решению семейных конфликтов. Я там написала заявление о том, что меня бьет муж.

Потом два человека из комиссии поехали к нам на квартиру. Муж перед ними обвинял меня в том, что я не ношу платок — это неправда, — что отказалась ехать в Москву к шейху изгонять шайтанов, что после учебы поздно прихожу домой, не беру трубку, когда он звонит и все такое. Председатель комиссии велел мне лечь на пол, накрыл белой тканью, прочел надо мной молитву и сказал, что шайтанов во мне нет. Говорят, что человек, в котором сидит шайтан, при чтении Корана должен кричать и корчиться. Потом он порвал мое заявление и сказал мне, что мужа надо слушаться и терпеть побои, а мужу сказал, чтобы он не бил меня хотя бы до родов. Когда все ушли, муж отругал меня и избил.

Вижу: некуда мне деваться. Муж бьет, жить со мной не хочет, и я уже не хочу с ним жить, у бабушки с дедушкой братья жить не позволяют, а дома убьют. И рожать мне уже скоро. Вот я и решила бежать.

Когда муж уехал к родственникам в другой район, я собрала вещи, продала скупщику цепочку, серьги — у меня же денег не было ни копейки — и поехала в Ингушетию: там меня ждала одна правозащитница. Сели с ней в автобус и уехали в Москву. Я сначала переживала, у меня из головы не выходило: это же, наверное, грех, неужели я пошла по стопам шайтана, неужели это он мне шепнул, что надо уехать? Потом подумала: это же был месяц поста Рамадан, когда Аллах шайтана сковывает цепями. И успокоилась: значит, это Аллах мне помог.

Сестра двоюродная мне пишет теперь в «Одноклассниках»: «Не думала, что ты такое сделаешь, ты была такая тихоня, пугалась даже по пустякам, а теперь совершила такой храбрый поступок». Она не знает, где я.

В Домодедове Кесира тревожно оглядывается: «Пойдем в другое крыло, тут могут быть чеченцы». И ищет в расписании не свой рейс, который доставит ее в безопасную европейскую страну, а самолеты из Грозного. Девять месяцев она прожила в московской хрущевке. Выходила только во двор — погулять с ребенком, пугалась машин с чеченскими номерами, не ездила на метро, опасаясь случайно столкнуться с кем-то из родственников.

— А они тебя ищут?

— Подруга говорила, что ее вызвали на допрос в РОВД. Там сказали, что просто проверяют, не сбежала ли я в горы. А подруга ответила: «Какие горы с животом?» Она сказала, что я к брату в Курган собиралась, — ну, для своей безопасности. Тогда они сказали, что закроют дело, — раз я уехала для своей же безопасности.

— Как ты думаешь, Джамал любил тебя?

— Я думаю, нет. Однажды он у меня спросил, зачем я вышла замуж, и я сказала: «Как любая нормальная девушка, мечтала о семье, о детях». А когда я у него о том же спросила, он такое ответил, что мне противно стало. Мне стыдно об этом говорить. В общем, он не сказал ничего про семью, про детей, про любовь.

— А ты его любила?

— Ну да, любила. Ну, не так сильно, не знаю, так, средне. В исламе муж для жены — это бог, отец, брат, святой человек. Я так думала: со временем сильнее, наверное, буду любить.

— А первого мужа?

— Первого мужа я любила. Он сам подошел, познакомился. Он мне стихи писал на телефон. Я запомнила первый стих, который он мне написал. Я много лет его помнила.

— Ты можешь по мусульманским законам выйти замуж в третий раз?

— Да. Но не выйду — не хочу, уже, как говорится, сыта по горло. Да и кому я нужна с ребенком? У нас в Чечне, например, с чужим ребенком замуж не берут. Если мать выходит замуж, ребенка должна отдать отцу или его родственникам.

— Ты после всего этого остаешься мусульманкой?

— Да. Надеюсь, там, куда я еду, будет мечеть, потому что я хочу ребенка воспитывать по-мусульмански, если получится. У меня в душе все это заложено.

— А то, что с тобой случилось, с другими чеченскими девушками часто бывает?

— Ну да, многие считают: раз женщина опозорила семью, все, она должна умереть. Был такой случай лет пять назад. Рядом с нашим селом есть поле, и какой-то пастух с собакой нашел там убитую девушку. Мать ее искала везде, не находила. Говорят, была очень красивая девушка, платок носила, все длинное — скромная такая. С нашего села один дэпээсник и его друг сказали ей, что украдут ее замуж. А на самом деле схватили ее, бросили в машину и изнасиловали. И потом вернули родителям. Мать девушки просила этих парней никому не рассказывать. Но ее братья как-то узнали, наняли киллера, он и убил эту девушку. И брата, и киллера потом посадили. А с насильниками так ничего и не сделали.

А в 2009 году, кажется, нашли на поле много убитых девушек — целых двадцать, по-моему. Там такие красивые были — вообще. Застрелены в голову. Я фотографию в телефоне видела. Объявили, что они были гулящие, и их убили ваххабиты. А оказалось, что какие-то начальники платили деньги родителям за то, что они с их дочками погуляют, а потом испугались, что это раскроется, и убили девушек. И свалили на ваххабитов. Вот такое насилие там. Все думают, у нас мусульманская республика. Нет, обыкновенная.